Под Южным Крестом - Страница 23

– Пятьдесят морских саженей? Мелочь-то какая!..

– Между этими подводными плато находится глубочайший разлом, глубину которого до наших дней не смог измерить ни один зонд. Этот разлом тянется с юго-запада на северо-восток. Бездонную впадину пересекает множество морских течений: одни из них несут свои воды от Бали к Ломбоку, от Борнео к Целебесу, другие – от Филиппин к Молуккским островам.

– Действительно, полезные сведения! Течение, когда знаешь его направление, поможет совершить умелый маневр. Но ты превратился в настоящего ученого, матрос!

– О! Всего лишь хорошая память, – скромно заметил Фрике. – География всегда увлекала меня. Но продолжим, следи внимательно за ходом моих мыслей.

– Понял, больше ни слова. Завяжу свой язык морским узлом.

– Одно из этих плато, то, что расположено глубже в океане, на самом деле является продолжением Индии, то есть Азии. Другое кажется продолжением Австралии, оставшейся частью некогда большого континента, погребенного под волнами, «осколки» которого и стали островами восточной и южной Океании. Благодаря этому мы получили два совершенно разных континента, отделенных друг от друга подводной долиной. Вся разница флоры и фауны этих континентов и прилегающих к ним островов напрямую связана с географией. Так, на западе, – а это Суматра, Бали, Ява, Борнео и Филиппины, где водятся слоны, носороги, орангутанги и всевозможные птицы, распространенные в Азии, – проживает малайская раса, представителей которой отличает коричневая кожа, красноватого или оливкового оттенков, плоские лица, маленькие и правильные носы, широкие скулы, черные волосы, прямые и блестящие, а также редкая прямая бородка, небольшой рост, живой ум, уравновешенный нрав и удивительная бесстрастность.

– Браво, матрос. Я прямо как сейчас вижу наших малайцев с Суматры. Все совершенно верно.

– На востоке от этого подводного разлома, о котором я тебе только что рассказал, то есть начиная с Ломбока, все обстоит совершенно иначе. Здесь встречаются лишь флора и фауна Австралии, с которыми ты отлично знаком, а также флора и фауна Новой Гвинеи. Именно там проживают папуасы, образчик которых ты имел счастье недавно встретить. Их отличает черный цвет кожи, но, как ты правильно подметил, они нисколько не похожи на африканских негров. Их кожа цвета сажи, их волосы не курчавы, хотя и вьются, нос удлинен, ноздри угловаты, а их пятки не выступают назад. Что касается характера папуасов, то знатоки утверждают, что эти дикари приветливы и веселы, говорят очень быстро, их речь выразительна и они всегда открыты к общению. Папуасы постоянно в движении и заняты какой-то необыкновенной деятельностью.

– К несчастью, они испытывают нехватку уважения к чужакам и чересчур любят людей, приготовленных в соусе кари, – прервал друга Пьер ле Галль.

Во время этого интереснейшего и познавательного разговора, касающегося географии и этнографии и указывающего на то, что молодой человек с пользой проводил свой досуг, увы, не слишком частый в его бурной жизни, оба приятеля не бездействовали.

Тщательно пряча в расщелинах мадрепоровых скал предметы, которыми был гружен плот, и придавая этому тайнику настолько естественный вид, что его не смог бы обнаружить даже самый проницательный следопыт, мастер-канонир наивно восхищался эрудицией своего друга.

– Ты настоящий кудесник, сынок. И как это только тебе удается удержать все знания в черепушке? Я всегда видел в тебе славного малого, настоящего матроса (хотя ты и парижанин), никогда не спящего на посту, как истинный канонир, и крепкого, как марсовый бушприт. Ты разговариваешь как матрос, только что вылезший из трюма… Короче, ты из наших, как будто ты родился в Конке или даже в Сен-Мало, это всем давно известно; но мои бедные мозги закипают, слушая, как ты орудуешь языком, так гладко, безо всяких заносов, рассказываешь о совершенно незнакомом мире… ты знаешь все это так же хорошо, как я тайны мореплавания.

– Да ладно, Пьер, ты преувеличиваешь…

– Черт подери, нет! Никогда в жизни. Я потратил, один Бог знает, сколько лет на то, чтобы впихнуть в свою башку учебник канонира. Я зубрил и учился днем и ночью, до тех пор пока не стал почти глухим, как конопатчик… и все потому, что этого требовало мое ремесло… Но чтобы мне захотелось сунуть нос в книги, содержащие совершенно посторонние знания, до свидания… никогда! Я ничего в них не понимаю… Будто ныряешь в бочку дегтя. Поверь мне, это настоящий подвиг! Вот когда ты рассказываешь мне эти истории, я все схватываю на лету, и знания остаются здесь. – Бретонец постучал себя пальцем по лбу.

– Мой «багаж» еще так легок, старый друг. Существует столько вещей, названий которых я даже не знаю, и я чувствую себя неловко, слушая твои похвалы, на мой взгляд, совершенно незаслуженные, но рожденные твоим благожелательным отношением ко мне и братской любовью. Спрашиваешь, как мне это удалось? Ха! Видит Бог. Все просто. Ты знаешь, как я люблю путешествовать, как мимолетное увлечение подростка переросло в неистовую страсть. Вспомни, как все начиналось. Мне было семнадцать лет, и, кажется, я освоил все возможные профессии, ну, наверное, за исключением профессии горничной. Я знал наперечет все водозаборные колонки Парижа, ведь в них я размачивал хлеб, если, конечно, он у меня был. И вот однажды я увидел, как в Порт-Сен-Мартене дают представление пьесы «Вокруг света за восемьдесят дней». И я заболел жаждой приключений. Я прибыл в Гавр со ста су в кармане, мечтая совершить кругосветное путешествие, как герои знаменитого писателя, которого зовут Жюль Верн. И самое странное, мне это удалось. Сначала я плыл помощником кочегара в трюме трансатлантического парохода, затем сам стал кочегаром, после чего нанялся на государственный корабль, далее я был пленником людоедов с берегов Огове, это французская река, протекающая в Экваториальной Африке, работал компаньоном откупщика, был насильно посажен на корабль работорговцев, и это после того, как я преодолел пешком сам не знаю сколько тысяч километров, путешествуя по загадочной Африке. Я пересек Южную Америку, странствовал через аргентинские Пампасы; меня топили в лагунах, подвешивали в воловьей шкуре, мучили краснокожие, на аэростате собственного изобретения я пересек Кордильеры. И наконец, я оседлывал реи, ездил верхом без седла, дрался с пиратами…