Моряк не мог понять, какой мистической силой вызвано столь пристальное внимание, и в задумчивости вытащил из кармана платок в широкую красную клетку, который он медленно развернул.
Удивление славного дикаря достигло апогея: увидев яркий кусок ткани размером с крупного попугая, он впал в оцепенение. Пурпурные цвета, сияющие перед глазами, очаровывали чернокожего мужчину, гипнотизировали. В конце концов, островитянин не устоял на месте и, подталкиваемый непреодолимым вожделением, протянул крючковатую руку, схватил ткань и изо всей силы потянул ее.
Но Пьер крепко держал свой платок, да и ткань оказалась прочной.
– Убери лапы, парень. У меня только один платок, и я им дорожу. Какого дьявола ты собираешься с ним делать, ведь в твои ноздри вставлена кость шести дюймов длиной? Надо же, – обратился моряк к Фрике, захохотав, в свою очередь, – я все задавался вопросом, на что же он похож, такой вот разукрашенный. И сообразил. Когда я был юнгой, реи бушприта еще были оснащены квадратным парусом, называющимся «блинд». Клянусь, что, глядя на безделушку, которую он таскает вставленной в перегородку носа, невозможно не вспомнить о старой доброй рее бушприта, забытой более тридцати лет назад. Ну да ладно. Это вовсе не повод рвать мой платок.
Но чернокожий дикарь так не думал. Видя, что ему отказывают в предмете его вожделения, он, приободренный любезностью белых незнакомцев, которую, возможно, счел малодушием, отпрыгнул назад, схватил свое копье и нанес сокрушительный удар по ничего не подозревающему Фрике.
Молодой человек машинально отбил удар левой рукой. К счастью, оружие встретило на своем пути закаленное тело иностранца, но сила удара была такова, что наконечник копья раскололся. Безоружный островитянин на секунду застыл, совершенно ошеломленный, затем, резонно опасаясь праведного отмщения и, без сомнения, поразившись неуязвимости людей с белой кожей, проворно развернулся на пятках и бросился наутек. Через мгновение дикарь скрылся в чаще.
– Эгей! Я еще хорошо отделался, – сказал Фрике. – Честное слово, я признателен нашему пирату-американцу.
– Это еще почему, матрос? – спросил Пьер ле Галль, разволновавшийся из-за опасности, от которой его друг спасся столь чудесным образом.
– Все очень просто. Если бы этот безбожник не привязал нас к нашим койкам, то я бы четырнадцать дней и пятнадцать ночей не перетирал бы крюком от моей «кроватки» трос, опутавший мою левую руку. В той спешке, с какой мы спасались, я и не подумал освободиться от этого «браслета» из просмоленной пеньки, в самый центр которого и попало копье этого проклятого черномазого.
– Гром и молния! Нет худа без добра.
– Если бы не этот браслетик, он бы задел мое запястье, возможно, даже перерезал бы артерию, и, кто знает… наконечник копья мог быть отравлен.
– Следует держать ухо востро, не так ли, матрос? Потому что или я сильно ошибаюсь, или же в ближайшее время нас ждет нашествие стаи акул. Мне следовало отдать ему этот проклятый платок.
– Зачем? Эта ткань красного цвета, разделенная на бесчисленное множество кусочков, может послужить нам товаром для обмена. Теперь, когда война объявлена, необходимо, как ты верно заметил, держать ухо востро, чтобы не попасть на вертел. Давайте-ка проведем смотр нашего вооружения. Два топора, две абордажные сабли, которые в случае необходимости превратятся в отличные мачете, два ружья и наши ножи. Неплохо, мы пребываем во всеоружии. Еще хорошо бы вернуться к плоту, чтобы позаботиться о безопасности провизии. Если нас атакуют, мы тут же станем на шпринг в бухте и будем яростно обороняться.
Помня об осторожности, два друга направились к плоту, по дороге продолжая обсуждать первую и столь неприятную встречу с местными жителями.
– Итак, – сказал Пьер, – вот что мы выяснили: эти добродушные весельчаки – людоеды.
– В этом нет никакого сомнения, и я не удивлюсь, если узнаю, что «рея бушприта», торчащая из носа дикаря, на самом деле кусок человеческой кости, превращенный в изысканное украшение.
– Но этот тип меж тем не похож на негра, во всяком случае, ни на одного из тех, которых я видел до сих пор. Я внимательно его рассмотрел и могу со всей уверенностью сказать, что никогда раньше не встречал ему подобных. Прежде всего, он значительно светлее любого африканца, а его волосы напоминают огромную щетку, вроде той, какими смахивают пыль с потолков, и они почти не вьются. И наконец, у него длинный нос, а не приплюснутый, как у аборигенов, которых можно увидеть на берегах Гвинеи.
– Браво, Пьер! Ты только что нарисовал портрет настоящего папуаса.
– Ах, меня это радует! Так кто такой этот папуас? Расскажи мне о нем, если можешь. Мне будет интересно.
– Я знаю не так уж и много. Месье Андре велел мне изучить их нравы во время нашего первого путешествия из Марселя на Суматру. Помню как сейчас.
– Валяй, рассказывай, но не забывай поглядывать по сторонам.
– Все это я вычитал в книге, переведенной с английского. Сей труд написал месье Рассел Уоллес, бывалый путешественник, избороздивший моря и страны, в которых мы сейчас находимся. Месье Уоллес, внимательно изучив морские карты всей этой части океана, ощетинившейся бесчисленными островами и островками, расположенными между Индокитаем, Новой Гвинеей и Австралией, заметил, что эти земли покоятся на двух плато совершенно разной высоты.
– Вроде как с одного берега ты можешь с трудом ноги намочить, а с другого – легко утопить по самый клотик грот-мачты старинный трехпалубный корабль.
– Конечно, разница не столь ощутима, но суть ты уловил верно. Таким образом, одно из этих плато, расположенное на востоке, залегает на глубине более ста морских саженей, другое – на западе – находится на глубине в пятьдесят морских саженей.