Под Южным Крестом - Страница 49

И, наконец, скажем несколько слов о том, что пух, покрывающий молодую листву саговой пальмы, служит для островитян своеобразной нитью для изготовления ткани. А когда аборигены хотят избавиться от лени, вошедшей в поговорку, они извлекают из листьев самые тонкие прожилки и мастерят из них прочные снасти для рыбалки. И еще: из перебродивших плодов саговой пальмы дикари изготовляют очень приятный и пьянящий крепкий напиток. На этом повествование о саговой пальме может считаться законченным.

…

Промывка и формовка хлебов из саговой муки были закончены, и такая важная операция, как сушка, доверенная Виктору, также подходила к концу. Трое друзей после короткой и плодотворной высадки на юго-восточной оконечности Новой Гвинеи готовились к новому путешествию на пироге. Фрике и Пьер ле Галль мирно беседовали, а юный китаец хлопотал под деревом, переворачивая хлеба из крахмала, размещенные в тени. Парижанин, лежа на спине, высоко задрал ноги, уперся ими в фикус и рассеянно следил за проказами стайки попугаев. Моряк, растянувшийся во весь рост на животе, положил подбородок на кулаки и поддерживал крайне занимательную беседу, как всегда перемежая свою речь живописными морскими словечками.

Внезапно раздавшийся шум торопливых шагов, сопровождавшийся приглушенным сбивающимся дыханием, заставил европейцев вскочить. Фрике выполнил впечатляющее сальто назад и застыл с оголенной саблей в руке. Моряк поднялся одним рывком, схватил дубину, еще недавно служившую ступкой для измельчения сердцевины саговой пальмы, и занял оборонительную позицию.

Задыхающийся от волнения Виктор, чья обычно желтая кожа приобрела явный зеленоватый оттенок, остановился с перекошенным ртом, с выпученными от страха глазами и принялся тыкать пальцем в густую зеленую листву, которая еще подрагивала, потревоженная сумасшедшим бегом китайчонка. Несчастное дитя, несмотря на весь ужас, исказивший черты его лица, не издало ни звука. Тело мальчика бунтовало, но воля оказалась сильнее.

– Послушай, Виктор, – наконец негромко поинтересовался Фрике, – что стряслось? Я вижу, что ты находишься в полном смятении чувств. Ты наступил змее на хвост? Из джунглей явился тигр и попытался схватить тебя за икры?

– Нет, господина, – пролепетал житель Поднебесной, – …нет, не звель… дикали… там.

– Дикари?!..и много их?

– Два дикаля.

– Ты уверен, что их только двое? Не стоило портить себе кровь из-за сущей безделицы, бедный мой малыш. В результате ты стал цвета незрелого лимона.

– Где твои дикари?

– Там!..в лесу.

– Эй, кто там? – громко крикнул парижанин, и его тон был преисполнен любезности. – Не соизволите ли войти?

Это сердечное приглашение, произнесенное самым учтивым тоном юного создания, никогда ранее не бывшего уличным мальчишкой, возымело желаемый результат.

Зеленый занавес открылся во второй раз, на сей раз медленно и осторожно, и на «сцене» появились двое странных существ. Сначала воинственный вид молодого парижанина смутил нежданных гостей, хотя и сами они были вооружены до зубов; но затем Фрике, «сраженный» в высшей степени миролюбивым поведением аборигенов, опустил великолепное лезвие своего мачете (абордажной сабли) и, улыбаясь, двинулся навстречу незнакомцам.

– Вот так штука! – как обычно насмешливо воскликнул юноша. – Они уродливы, как обезьяны, и грязны, как содержимое тележки старьевщика.

– Не то слово, – подхватил Пьер ле Галль, – они остро нуждаются в чане воды, в добром куске мыла и в том, чтобы по ним пару раз прошлись шваброй.

– Но вопреки своему не слишком приятному виду, они, кажется, не таят никакой задней мысли и не намерены превратить нас в ромштексы, а потому пусть будут дорогими гостями.

Застывшие в изумлении перед подобным многословием, новые герои нашего повествования действительно не вышли лицом. Среднего роста, приблизительно метр шестьдесят сантиметров, наряженные в основном в медные браслеты и кольца, вдетые в нос и в мочки ушей, дикари, однако, отдали дань некой стыдливости и водрузили на чресла драпировки сомнительного цвета.

Их тела покрывал толстенный слой грязи, а ноги были изъедены язвами, что, без сомнения, являлось следствием плохого или неполноценного питания, плюс к этому дикари источали острый мускусный запах, способный повергнуть в ликование целую стаю кайманов.

Невзирая на покрывающие их раны и грязевую корку, коренастые, плотно сбитые, черные с желтым отливом телá аборигенов выглядели достаточно сильными. Но их фигуры не были наделены тем изяществом, что отличало папуасов, описываемых ранее. Кривые ноги, плоские ступни, короткая шея. Что касается голов, то они нисколько не походили на головы людоедов с острова Вудларк. Крупные круглые головы непрошеных гостей были будто вытесаны рукой неумелого подмастерья скульптора. Огромные, выдающиеся надбровные дуги напоминали о мордах больших антропоморфных обезьян, под бровями сверкали крошечные злобные глазки, довершали картину приплюснутый нос, квадратные, мощные челюсти типа тех, что бывают у догов, полные губы. Все это «великолепие» дополняло малопривлекательное выражение лица, которое казалось похожим на раздавленную маску.

Их слегка вьющиеся волосы были неумело заплетены в неопрятные косы, свисающие с затылков, словно кукурузные початки. Крупные круглые медные браслеты, покрытые патиной, украшали запястья и предплечья дикарей. У одного из чернокожих большое кольцо из раковины в носу странным образом изгибалось и причудливо обрамляло рот; другой довольствовался длинным куском кости, уродовавшим его ноздри. Голубые и красные шрамы – следы давних татуировок – пестрели на плечах островитян, извиваясь, бежали вниз по спине и заканчивались на груди и на животе, складываясь в прихотливые узоры.